В 1734 году было заведено дело о колдовстве. Во время допроса Авдотья из деревни Маргуша под Нижним Новгородом призналась в любви к Степану Борисову, сыну писаря. Давайте попробуем представить, как это было…
Авдотья испуганно смотрела на грузного чиновника синодальной канцелярии, толстощекого, в напудренном парике. И торопливо, сбиваясь на разные отступления, рассказывала, как несколько лет назад ее охватила безумная любовь. Секретарь старательно выводил буквицы, составляя протокол допроса; эти буквицы складывались в страстный любовный роман, пропитанный запретной магией.
«И видя, она, Авдотья, что ей бывает по том Степане тоска, когда случалося видать того Степана наодине, говаривала она, Авдотья, ему, Степану, что ей бывает по нем великая тоска, а от чего не знает».
То есть Авдотья — в духе Татьяны Лариной — первой призналась Степану в своих чувствах. А тот ей предложил жить «с ним блудно» — тогда, мол, «такой тоски уже не будет». Авдотья раскрыла ему, что целомудренна и боится забеременеть, но Степан продолжал стоять на своем.
«И он-де прелщал такими словами, что боятца-де нечево, робят не будет. И па тем ево словам к блуду она склонилась…»
Чиновник недовольно покачал головой и угрожающе сдвинул брови. Перепуганная Авдотья заговорила еще быстрее:
«И тому года с полтретья [два с половиной года] ходила она, Авдотья, с протчими ея сестрами девками за ягодами в лес, в том числе и оной Степан ходил с ними; и будучи в лесу, сошлись оне, Авдотья с ним, Степаном, наодине, и она, Авдотья, паки ему, Степану, что ей по нем тошно, говорила, и он, Степан, говорил тож, что и прежде, дабы жить с ним блудно. И она, Авдотья, хотя в то время на то склонилась, толко учинить того в том лесу побоялась, дабы кто их не застал, и говорила, чтоб он, Степан, пришед из лесу, в тое ночь был за задние их ворота к гумну… И на мельнице блуд оне чинили и потом в разные времена в разных местах, когда где прилучится им быть одним, то блудное дело она с ним чинила же многократно…»
Жениться на ней Степан не мог, так как в свои двадцать два года уже был женат и имел двух дочерей. Этот тайный страстный роман продолжался полтора года, пока однажды Авдотья не поняла, что беременна…
Как это часто бывает, едва узнав об этом, Степан бросил бедную девушку. Вскоре отец выдал ее замуж, а спустя всего три недели после свадьбы у нее родился мальчик. Муж, конечно, был в бешенстве, а на его вопросы Авдотья честно ответила, что мальчик — сын Степана Борисова, и добавила, что «не токмо тогда, но и ныне весма ей по нем тошно». Взбешенный супруг Иван Иванов перетряхнул все ее вещи и нашел в них «письмо». Ни Иван, ни Авдотья читать не умели, а посему отнесли его старосте деревни — родному брату обманутого мужа.
Тот в «письме» прочел:
«Господи Боже небласлуй [надо: небесный?] Христос!
Слушай, сатона и диявол, стану наговаривать на соль приворачивать, не благословясь, не перекрестясь, из ызбы пойду не в двери, з двора не в ворота, в чиста поля к кияну-морю, на кияне-море стоит изба железна, в той избе печь медна, в той лежат и горят ясневы дро[ва?], пылка на пылка, ясна на ясна.
И так бы горела-кипела у рабы Авдотьи об рабе Степане тела бела и ретиво серьца, и ясны очи денна полденна, ношна и полношна, утреной зари и вечерной, и по ветхах, и по молодах, и горевала бы, и тосковала, отца, мать забывала, и рот-племя покидала, а меня, раба, из уст не выносила. <…>
На киане-море лежит бел горючь камень, на белом горючам камене сидит Яга баба стара. Ой еси, стара баба Яга. Бери клещи, булат-железа, подводи рабе Авдотье нут под нут, кишки под живот денна-полденна, и ношна-полношна, утренай зари и на вечерней, мово бы ей наговору пойла не запить и едай не заесть, и гуляням не загулять, и сном бы не заспать об рабе Степане тосковать».
В январе 1734 года «прелюбодея и явного волшебника» Степана Борисова схватили и привезли на допрос в Московскую синодальную контору. Он сознался, что переписал то самое «заговорное письмо» на ярмарке у какого-то старика. Но, мол, волшебство тут совсем ни при чем, и Авдотью он не заколдовывал, а было все по обоюдному согласию.
Тут-то и привезли для допроса Авдотью, которая показала, что «еи по нем, Степане, бывает немалая тоска и забыть ево не может, а в том непотребном писме, чтоб тосковала упоминаетцся имянно».
Что дальше было с Авдотьей, мы, увы, не знаем, а вот об участи Степана Борисова можем догадаться. Дело происходило спустя несколько лет после выхода указа Анны Иоанновны, согласно которому колдунов и тех, кто к ним обращался за помощью, следовало сжигать на костре…
(Источник: глава из книги Натальи Серегиной и Надежды Адамович «Интимная Русь»)
