О чем писала нижегородская пресса в августе 1925 года
МАРКСИЗМ В ПОЛОВЫХ ОТНОШЕНИЯХ
Жуткий скандал разразился в конце лета 1925 года в одном из волкомов комсомола (в тот период еще существовало старое административное деление на волости). Руководство одной из ячеек обвинили, выражаясь современным языком, в харассменте – использовании служебного положения для домогательств полового характера. А главное, тамошние активисты по-своему, не по-ленински, трактовали всесильное учение Карла Маркса!
Поскольку многие принятые в комсомол юноши и девушки были малограмотными и плохо разбирались в политике, активно практиковалось прикрепление новичков к более опытным товарищам для личной индивидуальной обработки и, как тогда выражались, «вливания марксистских идей».
Нередко одному члену РЛКСМ поручали воспитание сразу нескольких человек, за воспитание которых он нес личную ответственность. Вот и секретарь ячейки Чуриков очень любил подобные индивидуальные занятия – правда, с определенным условием: воспитанников он выбирал лично, а не по поручению коллектива, предпочитая при этом исключительно местных девиц.
Очередной прикрепленной к секретарю «новобранкой» стала юная Маруся Воробьева. Как потом выяснилось, Чуриков с давних пор имел к ней большую тягу, поэтому с первого же вечера решил дать обрабатываемой основные понятия о «марксизме».
«Прежде всего секретарь Чуриков постарался «марксистски» оценить горячность губ Марьи, крепость грудей, икр и мускулов, – читаем в статье «Контрреволюционерка». – На второй вечер Чуриков дал строгий наказ Марье покончить с мещанством, то есть прекратить всякие гулянки с парнями, не имеющими отношения к революционному движению молодежи на Западе.
В последующие дни апостол и проводник «марксистских» взглядов и идей в жизнь усиленно разъяснял Марье взгляды Маркса на половые отношения молодежи в 1925 г., причем, по словам Марьи, разъясняя этот вопрос, Чуриков доходил до такой разгоряченности, что весь дрожал и лазил руками в свято оберегаемые Марьей заветные места.
С этого и начинается. Марья, как новичок в комсомольских делах, не имея понятия о правах обрабатывателя индивидуалов, заявила секретарю:
«Разве в этом заключается индивидуальная обработка? Так-то меня и вне комсомола могли…»
Чуриков недовольно пробурчал:
«А ты что думала?.. На руках будем носить?.. Петь арии, да? Пора знать, что мы строители нового быта».
Марья смутилась, Чуриков продолжал:
«Вовлекая тебя в комсомол, я надеялся, что наша организация… А впрочем, чего с тобой говорить, у тебя и дедушка, и бабушка, и отец, и мать, и родня вся были контрреволюционеры… Трудно обработать».
В общем, юная комсомолка так и не позволила секретарю добраться до своих «святых мест», за что вскоре поплатилась. Через несколько дней Чуриков созвал внеочередное заседание ячейкового собрания, на котором, правда, почему-то собрались только 8 членов организации из 32. «Коммунистическая партия и Ленинский комсомол не должны терпеть в своих рядах злостных неисполнителей уставов, – заявил в своей пламенной речи секретарь. – Данный товарищ был прикреплен ко мне для индивидуальной обработки. Она отказалась.
Обрабатыватель, желающий всей душой передать индивидуалу свой политический багаж, оказался бессилен». Вскоре из зала раздались крики: «Контрреволюционеров нам не нужно!», «Вышибить ее!» Протокол собрания был отправлен в волком. Там было усомнились в легитимности решения и мотивах Чурикова, т.к. по его ходатайствам из ячейки уже не раз исключались молодые комсомолки и, что характерно, ни одного комсомольца. Но решение всё же утвердили, дабы не портить авторитет ячейки.
Однако Марья оказалась не из робких, а главное, ей вовремя попался на глаза очередной номер газеты «Молодая рать» – официального печатного органа Нижегородского губкома РЛКСМ. Девушка написала жалобу в редакцию, после чего была инициирована проверка. Она показала, что харассментом в ячейке занимался не один Чуриков, а весь набранный им же комсомольский актив.
Более того, эти товарищи заранее присматривали среди знакомых и односельчан симпатичных девиц, предлагали им вступить в комсомол, чтобы быть на передовой в строительстве светлого будущего. Ну а первая лекция всегда была по теме «Марксизм и половые отношения»…
РАЗМЕР КАЛЫМА СООТВЕТСТВОВАЛ ПЯТИ ОФИЦИАЛЬНЫМ ЗАРПЛАТАМ КОРЕЙКО
Параллельно с этим губернский комитет комсомола озаботился состоянием воспитательной работы среди татарской молодежи. Как известно, большая часть татар в нашем регионе традиционно проживала в Сергачском уезде. По состоянию на лето 1925 года крестьянской молодежи комсомольского возраста там насчитывалось 16193 человека, в том числе 6957 юношей и 9236 девушек.
И только 40 человек являлись членами РЛКСМ, в то время как пионеров среди сергачских татар до сих пор не было вовсе. При этом 80% молодых людей по-прежнему оставались совершенно безграмотными, большинство не умело ни читать, ни писать.
«Татарская молодежь в общественной жизни очень отстала, и есть еще места, где даже не знают, что такое изба-читальня, – писала газета. – Необходимо отметить, что из количества татар-комсомольцев имеется часть детей духовенства и бывших торговцев, бедняцкого же элемента очень малый процент. В области воспитательной работы среди татарской молодежи никакой плановости не было.
Если работа и ведется, то выражается исключительно в выпуске стенных газет волостного масштаба, но не везде и не регулярно, а так, от случая к случаю… С пионердвижением дело обстоит еще хуже. Одним студентом во время каникул был организован отряд из 30 человек, но с его отъездом отряд распался».
Губком констатировал, что продвижение комсомольских идей в татарских селах и деревнях затруднено в связи с «излишней религиозностью» местного населения. Нередко на предложение записаться в РЛКСМ молодые люди отвечали, что надо сначала посоветоваться на сей счет со старейшинами или с муллой: мол, как все эти идеи соответствуют исламским традициям и учению пророка Мухаммеда? Как правило, выяснялось, что, мягко говоря, соответствуют не вполне! Взять хотя бы роль в комсомольской жизни девушек.
Ведь если верить представителям губкома, получается, что те имеют право на равных основаниях с юношами вступать в организацию, выступать на собраниях и даже возглавлять ячейку. Бабы будут мужиками командовать?! А потом и вовсе заявят, что они ничем не хуже парней и имеют право на свободную общественную и личную жизнь. А как же традиционные свадебные обряды с уплатой калыма родителям, представления о женщине как о покорной хранительнице семейного очага и воспитательнице детей?
К слову, социологическое исследование, проведенное губкомом, показало, что главным вопросом, который по-прежнему волновал сергачских юношей комсомольского возраста, была вовсе не классовая борьба, не борьба с безграмотностью, не мировая революция и построение нового общества, а… тот самый калым. С ранних лет юношам внушалась мысль, что для того, чтобы обзавестись невестой, нужно собрать определенную сумму денег.
А сами деревенские свадьбы, по сути, носили характер торговой сделки между потенциальным женихом и отцом невесты. Отцы нередко пользовались этим – устраивали настоящие аукционы и тендеры, открыто отдавая своих дочерей тем, кто больше даст, причем сами «заявки» подавались задолго до свадьбы, с тем чтобы женихи могли подкопить побольше деньжат. При этом в 1925 году средний «тариф» в Сергаче составлял от 200 до 300 рублей в зависимости от красоты невесты и социального статуса ее семьи.
Чтобы понять, много это или мало, нужно взять немного статистики. Средняя зарплата по промышленности в то время составляла 46 рублей. Например, персонаж известного произведения Александр Иванович Корейко официально получал в месяц 43 рубля, работая в тресте. Учителям платили оклад 52 рубля, милиционерам – 42, а работники железнодорожного транспорта получали в среднем 72 рубля в месяц.
Самые большие зарплаты 95 лет назад были у директоров заводов: ежемесячные доходы могли доходить до 300 рублей. Но это в том случае, если руководитель предприятия не являлся членом ВКП (б)! Ибо в те годы существовал «партийный максимум» – верхний предел зарплаты для членов партии. В том же 1925 году он составлял 175 рублей. То есть по тогдашним законам «слуги народа» не имели права жить намного богаче своих «хозяев» – пролетариата.
Таким образом, средняя цена на невесту в Сергачском уезде соответствовала 5,4 средней зарплаты по промышленности, 4,8 средней зарплаты педагогов, 1,4 «партийного максимума», ну или 5,1 официальной зарплаты Корейко. К слову, ящик махорки в 1925 году стоил 30 рублей, а один номер газеты – 4 копейки…
Но Сергачский уезд являлся не только самым «темным», но и одним из беднейших в регионе, поэтому накопить указанную сумму для местных парней было делом нелегким. Многие брали под калым ссуды на несколько лет, закладывали все имущество и буквально разорялись. Хотя нельзя сказать, что революционная атмосфера никак не затронула эту древнюю традицию. Летом 1925 года татарская молодежь созвала конференцию, на которой после длительных дебатов постановила снизить ставку калыма до 50 рублей!
«Но если калым будет выражаться и в 50 рублях, положение девушки-татарки не улучшается, – констатировал инструктор губкома Бакашев. – При выходе замуж она является не больше как товаром». Добавим, что часть татар имела сразу двух-трех жен, что, учитывая соотношение полов (как указано выше, «на девять девчонок семеро ребят»), всячески приветствовалось тамошней общественностью.
КОМСОМОЛЕЦ ПОЛУЧИЛ ПУЛЮ И «ЗАРАБОТАЛ» НА ПУТЕВКУ
Интересная история из жизни тогдашнего комсомола, в целом отражавшая быт и нравы середины 20-х годов, была описана в заметке «Ретивый зав. домом».
Был на Мызе такой дом отдыха – профсоюзов кожевников, а в нем – злой заведующий Ридозубов. Последний строго блюл порядки, чтобы на танцплощадках и прочей территории заведения веселились и резвились только те, за кого уплачено. То есть прибывшие по путевке. А всякую «шантрапу» местную, любящую на халяву отдохнуть и попрыгать с девчонками под музыку, нещадно гнал. Словно герой Дикого Запада, заведующий домом постоянно носил с собой револьвер и при виде посторонних с криком «Пошел вон, собака!» сначала стрелял из него в воздух, а потом грозился пристрелить. Собаке, мол, собачья смерть…
В один из августовских дней на танцплощадку, где играла приятная танцевальная музыка, пришли местные и вполне культурные мызинские комсомольцы. Стали приглашать дам на танцы, подпевать под граммофон. В разгар «дискотеки» откуда-то из толпы вынырнул Ридозубов.
«Пошли вон с моей площадки…» – прошипел он, а рука тем временем потянулась в карман за револьвером. Но руки зава так тряслись от злобы, что выстрел раздался преждевременно, прямо через штанину! Пуля попала в комсомольца Гришина, работавшего на Тубанаевском кожзаводе им. Юзефовича и отдыхавшего в Нижнем по путевке.
Казалось бы, вот и конец карьере заведующего, сейчас приедут медики и милиция, а потом – «встать, суд идет». Но в те годы случайно всадить в кого-нибудь пулю, видимо, было делом обыденным, чем-то вроде нечаянно толкнуть человека в трамвае! Рана оказалась неопасной для жизни, а Ридозубов договорился с пострадавшим: дескать, у тебя путевка заканчивается, а ты живи дальше тут на халяву, пока не выздоровеешь, только шум не поднимай. И раненый охотно согласился!
Дмитрий ДЕГТЕВ «Ленинская смена»
