Избиения и даже убийства задержанных граждан, особенно нетрезвых, в полиции и милиции случались во все времена. Из советских вытрезвителей люди тоже порой выходили обокраденными и побитыми, происходили инциденты и похуже.
Как правило, эксцессы объяснялись «нервным срывом». Мол, устав от беспросветной работы с подобным контингентом, от оскорблений и хулиганства опустившихся пьяниц, сотрудники зверели и, что называется, «слетали с катушек»…
Бывали такие случаи и в дореволюционные времена. Хотя в царской России не существовало официальных вытрезвителей, в качестве таковых фактически использовались специальные камеры в участках, куда заталкивали найденных на улице (в том числе валявшихся) граждан, и держали там до того, как они проспятся и придут в себя.
При этом никаких врачей и прочей обслуги в этих «заведениях» не было, из удобств имелось только ведро для справления естественных нужд, а порядок поддерживался дежурным городовым, который периодически хлыстал буянивших или слишком громко стонавших «посетителей» нагайкой.
«ВЫПИВШИ, НО НЕ ПЬЯН»
На Пасху 1900 года крестьянин Тимофей Воздухов вместе с супругой приехали из деревни в Нижний за покупками. Сперва сходили на Балчуг (рынок, находившийся в Почаинском овраге), потом погуляли по городу, а ближе к вечеру решили посетить трактир.
Там жена Воздухова напилась, да так, что потеряла супруга, потом в невменяемом состоянии покинула заведение уже за полночь и вскоре упала на мостовую. На следующее утро она проснулась в полицейской части без покупок и без копейки денег, а после полного отрезвления была отпущена на все четыре стороны.
Оказавшись на свободе, женщина начала поиски исчезнувшего мужа. Один из «рождественских золоторотцев» (так называли пьяниц с улицы Рождественской), хорошо знакомый с системой местного «вытрезвления», согласился помочь в этом деле. Он сбегал в тамошнюю часть, откуда обзвонил по телефону другие полицейские участки.
В итоге золоторотец узнал, что из 1-й (Кремлевской) части только что отправили в земскую больницу какого-то мужика, по описанию вроде бы похожего на Воздухова. Прибыв туда, жена нашла Тимофея в совершенно бессознательном состоянии, а вскоре он помер.
При вскрытии оказалось, что у него было сломано семь ребер, еще три надломлены. А на лице покойного виднелись многочисленные ссадины и кровоподтеки. Медицинское заключение гласило, что смерть Воздухова наступила от тяжких телесных побоев.
Началось следствие, которое оперативно установило всю картину случившегося.
В тот злополучный вечер Тимофей, видя, что его благоверная напилась до беспамятства, отправился на пристань, дабы купить билет на пароход до села Дуденево. Однако ему отказали, сославшись на не очень трезвый вид.
Вот проспишься, мол, тогда приходи. Когда же богородчанин начал доказывать, что выпил он совсем немного, прекрасно себя чувствует, а ехать очень надо, пристанские работники попросту взяли его под руки и выпроводили на берег.
Возмущенный крестьянин решил тотчас жаловаться, причем лично губернатору Павлу Унтербергеру. Взяв извозчика, он поехал прямо в кремль – в Губернаторский дом.
Там его встретил смотритель (дежурный), который позднее показал на суде, что Воздухов был без шапки (это не соответствовало тогдашнему «дресс-коду»), а также «выпивши, но не пьян».
Смотритель, недолго думая, велел постовому городовому Шелеметьеву отвезти мужика в часть. Нечего, дескать, главу губернии пустяками отвлекать, да еще в таком виде в органы власти являться.
Доставив Тимофея в здание (ныне там находится управление федерального казначейства, Кремль, корпус 1а), полицейские опросили его, а потом кинули в камеру, использовавшуюся в качестве вытрезвителя.
Согласно показаниям городовых, мужик начал орать и буянить, а когда Шелеметьев стал успокаивать его, попытался выхватить у стража порядка шашку. Во время борьбы последний немного порезался, что и стало поводом для последующих событий.
Вот как они описаны в криминальной хронике из газеты «Нижегородский листок»: «Рассердившись на это, Шелеметьев, по словам видевших происшествие арестантов Баранова, Семахина и Фролова, бросился на Воздухова и, повалив его на пол, стал бить кулаками и пинать ногами по голове, бокам, груди и животу.
А затем в «солдатскую» вошли вестовой Григорий Шульпин, ключник Леонид Шибаев и городовой 2-й части Пантелеймон Ольховин, которые, несмотря на крики и заявление Воздухова, что он не виноват, стали бить его, причем Шибаев и Шульпин толчками повалили Воздухова на пол, и Шибаев, нанося удары, пинал его ногами в грудь, а Шульпин, надавив на голову коленом, бил его кулаком по бокам, Ольховин наносил в это время удары по голове, лицу и шее.
Наконец на крик Воздухова явился исполняющий обязанности околоточного надзирателя (начальник отдела. – Прим. авт.) Дмитрий Панов, который, узнав, что Воздухов порезал шашкой руку Шелеметьеву, со словами «Я тебе дам резать моих солдат!» стал бить Воздухова книгой и руками по лицу и шее, после чего его втолкнули в арестантскую камеру, где он и был найден на другой день в бессознательном состоянии».
ВЫТРЕЗВЛЯЕМЫЕ БЫЛИ ТРЕЗВЕЕ ВЫТРЕЗВЛЯВШИХ
Однако в ходе дальнейшего следствия по этому резонансному делу (длилось следствие в общей сложности девять месяцев) выяснилась несколько иная, в какой-то степени прямо противоположная картина произошедшего.
Оказалось, что в указанной полицейской части давно процветало беспробудное пьянство, причем в нетрезвом виде на работу являлись как начальник (Панов), так и все его подчиненные.
Накануне Пасхи стражи порядка в очередной раз перепились, отмечая этот святой праздник, в результате на момент доставки в учреждение Воздухова городовые были даже в более нетрезвом и невменяемом состоянии, чем находившиеся в отрезвительной камере пьяницы! «Воздухов пьян не был, скорее пьян был Шелеметьев», – показал свидетель Фролов.
Иными словами, искавший справедливости богородчанин оказался там самым трезвым. «Воздухов был настолько мало выпивши, что спокойно разговаривал с Шелеметьевым и по приезде отчетливо объяснил околоточному надзирателю Панову свое имя и звание.
Несмотря на это, Шелеметьев – очевидно, с ведома Панова, только что опросившего Воздухова, – вталкивает последнего не в арестантскую, где было несколько пьяных, а в находящуюся рядом с арестантской «солдатскую», – говорилось в материалах дела.
По словам свидетеля Семахина, никакого оружия потерпевший не выхватывал. Городовой, вталкивая его в камеру, сам задел шашкой за дверной крюк, обрезал себе руку, но спьяну вообразил, что это сделал Воздухов, после чего начал дико орать, что ему «порезали руку».
При этом Тимофей кричал: «За что бьете? Не виноват я! Простите, Христа ради!» Но эти мольбы нисколько не подействовали на стража порядка, а его пьяные коллеги, не став ни в чем разбираться, с ходу кинулись избивать задержанного.
Когда «обучение» (так городовые называли подобные процедуры) было закончено, Панов приказал Шибаеву смыть с лица у избитого кровь, а потом кинуть его в арестантскую. «Братцы! Видите, как полиция дерется? Будьте свидетелями, я подам жалобу!» – сказал сокамерникам избитый, но вскоре потерял сознание.
Другие арестованные не раз звали городовых, требуя отвезти задержанного в больницу, но в ответ слышались только матерная ругань и угрозы. Мол, будете бузить, и вас так же «поучим». Кстати, следствие выяснило, что такие избиения в Кремлевской полицейской части действительно были обычным делом.
«Уж так били, так били, что у меня инда все брюхо от страстей переболело», – рассказала следователям одна из женщин, бывавшая в этом «вытрезвителе».
Только наутро, увидев, что Воздухов вот-вот умрет, протрезвевшие стражи порядка спохватились, срочно отправили его в земскую больницу, а сами принялись сочинять версию про дебош, нападение на городового и выхватывание шашки.
ЗА ДЕЛО БЕРЕТСЯ… ЛЕНИН
Учитывая особую важность дела, его рассматривал не Нижегородский окружной суд – работала выездная сессия особого присутствия Московской судебной палаты. Заседание проходило 22 – 24 января 1901 года. Городовые обвинялись по статье 346-й и части 2-й статьи 1490-й Уложения о наказаниях.
Первая из них гласила, что чиновник, причинивший раны или увечье при отправлении своей должности, подлежит высшей мере наказания (смертная казнь), «за сие преступление определенного». А 2-я часть статьи 1490-й предусматривала за истязание, когда последствием его была смерть, каторгу от 8 до 10 лет.
Судебная палата признала городовых Шелеметьева, Шульпина и Шибаева виновными в том, что они с умыслом, при исполнении обязанностей полицейских служителей, нанесли Воздухову тяжкие, подвергавшие жизнь опасности побои, и приговорила их к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на четыре года каждого.
Таким образом, вместо полагавшейся высшей меры наказания суд сословных представителей и коронных судей почему-то понизил наказание на две степени (6-я степень – каторга от 8 до 10 лет, 7-я – от 4 до 6 лет), то есть установил максимальное понижение, допустимое законом в случае смягчающих вину обстоятельств, назначил низшую меру наказания в этой низшей степени.
А околоточного надзирателя Панова и городового Ольховина палата и вовсе признала виновными только в нанесении «легких побоев», приговорив их к месяцу ареста каждого.
Панов, фактически начальник отдела, даже не был уволен из «органов»! После отбытия наказания он лишь был понижен в должности до полицейского урядника (нижний чин уездной полиции) и отправлен на работу в сельскую местность.
Заметки о процессе были опубликованы не только в «Нижегородском листке», но и в газетах «Русские ведомости» и «Московские ведомости». В итоге на них обратил внимание сам Владимир Ленин, находившийся в эмиграции, но регулярно знакомившийся с отечественной прессой.
Будучи юристом по образованию и человеком, имевшим некоторый опыт в этой сфере (несколько лет работал помощником присяжного поверенного и самостоятельно провел значительное количество гражданских и уголовных дел), он был сильно удивлен делом об убийстве в нижегородском вытрезвителе и приговором.
Даже написал по этому поводу статью под названием «Бей, но не до смерти». «Одним словом, суд сделал все, что только мог, для смягчения участи подсудимых, и даже больше, чем мог, так как закон о «высшей мере наказания» был обойден, – рассуждал Ленин. – Мы вовсе не хотим, конечно, сказать, чтобы «высшая справедливость» требовала именно десяти, а не четырех лет каторги; важно то, что убийц признали убийцами и осудили на каторгу.
Но нельзя не отметить прехарактерной тенденции суда коронных судей и сословных представителей: когда они судят чинов полиции, они готовы оказывать им всякое снисхождение; когда они судят за проступки против полиции, они проявляют, как известно, непреклонную суровость.
Вот господину околоточному надзирателю… ну как же не оказать ему снисхождения! Он встретил привезенного Воздухова, он, очевидно, велел направить его не в арестантскую, а сначала – для «обучения» – в солдатскую, он участвовал в избиении и кулаками своими, и книгой (должно быть, сводом законов), он распоряжался уничтожением следов преступления (смыть кровь), он рапортовал ночью 20 апреля вернувшемуся приставу этой части, Муханову, что «во вверенной ему части все обстоит благополучно» (буквально!), – но он ничего не имеет общего с убийцами, он виноват только в оскорблении действием, только в простой обиде действием, наказуемой арестом.
Вполне естественно, что этот невиновный в убийстве джентльмен, г-н Панов, и в настоящее время служит в полиции, занимая должность полицейского урядника. Г-н Панов только перенес свою полезную распорядительную деятельность по «обучению» простонародья из города в деревню.
Скажите по совести, читатель, может ли урядник Панов понять приговор палаты иначе, как совет: вперед скрывать получше следы преступления, «обучать» так, чтобы следов не было.
Ты велел смыть кровь с лица умирающего – это очень хорошо, но ты допустил Воздухову умереть – это, братец, неосмотрительно; вперед будь осторожнее и крепко заруби себе на носу первую и последнюю заповедь русского держиморды: бей, но не до смерти!»
Ленин объявил приговор над Пановым прямой насмешкой над правосудием, отметив чисто холуйское стремление свалить всю вину на низшие полицейские чины и выгородить начальство, а также образцом «казуистики», на которую способны судьи-чиновники, сами не очень далеко ушедшие от околоточного. К слову, эта статья впоследствии вошла в полное собрание сочинений вождя.
Дмитрий ДЕГТЕВ «Ленинская смена»
